О признаках истинной любви

(Ин., 61 зач., XIX, 25–27; XXI, 24–25)

Сегодня мы совершаем память одного из величайших людей, когда-либо живших на земле: возлюбленного ученика Господа нашего Иисуса Христа, святого апостола Иоанна Богослова. Его называют «апостолом любви», потому что никто столь прекрасно и так много не говорил об этом великом даре Божественной благодати. Он является автором одного из Евангелий, трех посланий, в которых очень возвышенно рассуждает о любви, в особенности в первом послании, и автором Апокалипсиса – пророческой книги, представляющей собой обширное повествование об истории человечества от сотворения мира и до его кончины в символических пророческих образах.

Из апостолов только Иоанн получил имя Богослова, что свидетельствует о необычайной высоте его духа. В похвалу апостолу Церковь читает евангельское зачало, рассказывающее о том, как Господь Иисус Христос, в страданиях умирая на Кресте, усыновил Иоанна Своей Матери. Похвалы, большей этой, быть не может.

«При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе» (Ин. 19, 25–27). Любимейший ученик Спасителя, который даже возлежал на персях Его во время Тайной вечери и дерзнул спросить о том, о чем никто не дерзал спрашивать: «Господи, кто предаст Тебя?», стал теперь сыном Божией Матери. Так Господь утешил и Матерь, оставив Ей вместо Себя ближайшего Ему по духу апостола Иоанна, так утешил и своего любимейшего ученика, ибо он с тех пор до самого Успения Богородицы пребывал с Ней, наслаждаясь общением с этим избранным сосудом Божиим. Божия Матерь была самой верной, самой последовательной ученицей Своего Божественного Сына, исполнившей все заповеди и приявшей всю полноту благодати, и от Нее апостол учился всему прекрасному и возвышенному, что и сам потом исполнил в своей жизни и что проповедал нам.

Любовь есть самая высокая христианская добродетель. Может быть, поэтому мы и почитаем апостола Иоанна Богослова, как проповедника любви, более других апостолов, хотя только один Бог знает, кто больший и кто меньший среди них. Мы принимаем его как проповедника любви, внимаем его писаниям, но, к сожалению, не всегда понимаем, что есть любовь, и спекулируем этим понятием. Мы якобы пытаемся исполнить эту добродетель, а на самом деле лишь напускаем на себя ее вид.

Апостол Иоанн говорит: «Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас» (1 Ин. 4, 12). Святитель Григорий Палама рассуждает, что любовь – это некая единая энергия (то есть действие), которая проявляется тем или иным образом в зависимости от того, к какому предмету она направлена. Одна и та же любовь действует и по отношению к Богу, и по отношению к ближнему. Потому, если в нас действительно есть любовь к Богу, тогда, как говорит апостол Иоанн, мы будем любить и друг друга. Ибо как мы можем любить Бога, Которого не видим, если не любим находящегося перед нами ближнего, который есть образ Божий (см. 1 Ин. 4, 20). Если мы не видим, не чувствуем в ближнем образа, иначе говоря изображения, Божия, не видим на этом человеке печати божественной, значит, нет в нас и любви к Богу.

Признаком любви, по словам святителя Григория Паламы, является внимательная молитва. Те из вас, кто читал творения святителя Игнатия (Брянчанинова), помнят, наверное, его высказывание, согласное с мнением святителя Григория: «Внимательная молитва является признаком любви». А признаком любви к ближнему является, следовательно, молитва за него, вне зависимости от того, друг он тебе или враг, добрый он человек или злой. Когда мы равно, с одинаковым чувством молимся о самых разных людях, значит, в нас действительно есть любовь к ближним. Итак, самый первый признак любви – внимательная молитва и молитва о ближних. Но для того, чтобы по-настоящему молиться, необходимо прежде деятельно исполнить добродетель любви. Некоторые по неразумию своему дерзают брать на себя великий подвиг молитвы о других людях, о врагах, а некоторые дерзают даже чуть ли не за весь мир молиться. На первый взгляд в этом есть что-то доброе. Однако они забывают или вовсе не думают о том, что, сталкиваясь в своей повседневной жизни с ближними, они постоянно раздражаются, злопамятствуют, если кто-то нечаянно, а может быть и сознательно, их обидит; иногда доходит и до мести ближнему, и неприязнь надолго остается в их сердце. Отсюда они могут увидеть, что никакой любви в них нет, и в этом они должны себе откровенно признаться. Нужно не напускать на себя фарисейский вид любви, а поистине искать ее, поистине понуждать себя к приобретению этой добродетели. Если мы умеем себя вежливо вести и знаем, когда сказать «пожалуйста», когда – «извините», то это не означает, что в нас есть любовь к ближнему. Я не против вежливости, но, к сожалению, так происходит, что в нашем современном мире вежливость является той личиной, той маской, за которой скрывается отсутствие любви. Часто человек ведет себя вежливо совсем не потому, что имеет любовь к ближнему, просто так удобнее жить. Можно очень вежливо делать даже страшное зло.

Апостол Иоанн Богослов учит: «Что мы пребываем в Нем и Он в нас, узнаем из того, что Он дал нам от Духа Своего. И мы видели и свидетельствуем, что Отец послал Сына Спасителем миру. Кто исповедует, что Иисус есть Сын Божий, в том пребывает Бог, и он в Боге» (1 Ин. 4, 13–15). Иначе говоря, мы узнаем, пребываем ли мы в Боге или нет, из того, имеем ли благодать Божию в себе, имеем ли часть от Духа Его. Ведь то, что содержится в нашем сердце, что принесено в него Духом Святым, должно, безусловно, проявляться в любви к ближнему – в любви искренней, а не лицемерной, не показной. Мы должны исповедовать, что Иисус есть Сын Божий. Но исповедовать не так, чтобы говорить об этом вслух, а так, чтобы искреннейшим образом быть убежденными в этой истине своим сердцем.

Признаемся себе откровенно: мы не имеем той любви, какую иметь должны, ибо невозможно говорить о любви к Богу, если мы раздражаемся на своих ближних. Мы не имеем полноты благодати, необходимой для любви, не являемся в сердце своем исповедниками Сына Божия, поскольку часто в нас возникают сомнения в вере, колебания, мучения от этих сомнений. Исповедание Спасителя не укоренилось в нас глубоко и прочно.

«И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин. 4, 16). «Бог есть любовь», но это не означает, что ею исчерпывается существо Божие. Любовь есть лишь одно из величайших проявлений Божества, однако Бог превыше всех Своих свойств, даже самых прекрасных, в том числе и любви, и сущность Его непостижима. Как говорят богословы, пучина Божества сокрыта от сотворенных существ. Но мы познаем Бога прежде всего по Его любви. Тот, кто имеет любовь – что действительно является признаком благодати, – пребывает в Боге. Еще раз говорю – не вежливость, не показную любовь, а любовь сердечную. Любовь в нас должна дойти до такого совершенства, чтобы мы могли иметь «дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире сем, как Он» (1 Ин. 4, 17). Любовь делает нас подобными Господу Иисусу Христу. Не будем делать вид праведников и откровенно признаемся себе, братья, что мы, конечно же, этой любви не имеем. И потому, взирая на идеал, изображенный перед нами апостолом Иоанном Богословом, будем всячески себя понуждать если не к сердечной любви, то, по крайней мере, к тому, чтобы из чувства долга поступать так, как поступал бы человек любящий. Если мы станем понуждать себя к добру, хотя бы наше сердце в тот момент было каменным, тогда от этого постоянного понуждения сердце постепенно начнет в нас смягчаться, благодать Божия начнет действовать и мы хотя бы несколько познаем любовь, являющуюся признаком истинного христианина. И это будет не лицемерием, но делом искренним: пусть нет у меня любви, но я все равно буду делать то, что сделал бы человек любящий. Господь же, видя наше понуждение, умилосердится над нами.

«В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви» (1 Ин. 4, 18). Некоторые легкомысленные люди делают из этого такой вывод: если в нас не будет страха, значит, появится любовь. Но это не так. Если в нашей душе нет страха, то это не означает, что там уже есть любовь, – скорее всего, там нет ни любви, ни страха, а одно совершенное окаменение. Такой человек чужд покаяния, ему нужно опомниться, как говорится, истрезвиться, подумать о том, спасается он или погибает. Следовательно, мы, не стяжавшие еще совершенной любви, должны иметь в себе страх, если хотим оказаться в числе спасающихся.

Совершенная любовь, о которой и учит апостол Иоанн, действительно изгоняет страх. Так, преподобный Антоний Великий говорил о себе: «Я уже не боюсь Бога, но люблю Его». Но святой Антоний был воистину Великим в духовном отношении. Наставник многих и многих монахов, основатель пустынножительства и отшельничества. Его называли отцом отцов. Свидетельством его почитания даже среди его современников служит, например, такой факт, что он завещал после своей кончины одну свою мантию отдать святителю Афанасию Великому – защитнику и ревнителю Православия, знаменитейшему богослову, патриарху Александрийскому, а другую мантию велел отдать преподобному Пахомию – основателю общежительных монастырей. И те считали этот дар за благословение Божие. Можно было бы еще многое сказать в похвалу преподобному Антонию. Такой человек поистине мог сказать, что он уже не боится Бога, но любит Его.

«Совершенная любовь изгоняет страх» – здесь говорится о страхе перед Богом как перед Праведным Судией. Но есть и другой страх. Если мы кого-то любим, то боимся любимого человека оскорбить, боимся расстроить наши отношения и всячески стараемся вести себя так, чтобы сохранить их. Чем больше мы любим, тем больше бываем одержимы страхом, как бы любовь эта не прекратилась. Желаем, чтобы тот, кого мы любим, так же нас любил. Однако этот второй страх никак не противоречит Божественной любви. Страх оскорбить любимого был и у тех, кто уже достиг совершенства.

Читая в Священном Писании столь возвышенное поучение о Божественной любви, мы должны понимать его не произвольно, а так, как понимали исполнившие заповедь об этой добродетели святые отцы. И не нужно впадать в уныние от того, что мы не имеем той совершенной любви, какую описывает апостол Иоанн Богослов. Но не следует впадать и в эйфорию, думая, что немного нам еще осталось до приобретения этой добродетели, ибо она – удел немногих христиан. Имея покаяние, смирение, понуждая себя совершать добрые дела, мы, хотя бы в малой степени, ощутим Божественную благодать, потому что любовь, как говорит преподобный старец Силуан Афонский, это не человеческое усилие, а действие благодати. Будем же прилагать все усилия к совершению дел любви, и тогда Божественное действие коснется нашего сердца, и мы увидим в своем сердце след этой великой добродетели как некое ее отражение.

9 октября 1997 года