О том, что гордость удаляет нас от Бога

(Евангелие от Луки, 89 зачало, глава XVIII, стихи 10-14)

Прежде чем говорить о той притче, которую все мы только что слышали, нам нужно прочитать предшествующий ей евангельский стих, для того чтобы стало понятно, кому она адресована. Господь Иисус Христос «сказал также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу» (Лк. 18, 9). Или по-славянски: «Рече же и ко другим уповающым собою, яко суть праведницы», то есть уверенным в своей праведности.

Вот кому адресована эта притча. Тем, кто, исполняя нечто и проявляя в чем-то старательность и щепетильность, находит в этом повод считать себя праведным. Тем, кто надеется на свою праведность и уничижает тех, которые кажутся по сравнению с ним грешными.

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь» (ст. 10). Фарисейство — это особое религиозное течение того времени в израильском народе. Фарисеи считали себя людьми просвещенными, щепетильными исполнителями закона Моисеева, они надеялись, что безупречное поведение делает их праведными. Да и народ почитал их такими.

Очень часто мнение о себе как о праведнике возникает по той причине, что человек не знает, в чем, собственно, эта праведность состоит. Он предполагает, будто одного соблюдения некоторых предписаний, касающихся внешнего поведения, вполне достаточно, и этим ограничивает понятие о праведности. О том же, что происходит в его душе, такой человек, как правило, не имеет никакого представления. Не знает он ничего ни о действии страстей, ни о греховных помыслах, ни о немощи душевной. Более того, ему подчас даже не приходит в голову, что та или иная мысль является греховной. Например, в человеке действует гордость, а ему кажется, что у него справедливый, здравый взгляд на вещи. Порок гордости столь ужасен, во-первых, потому, что ослепляет человека, а во-вторых, потому, что от него происходят все прочие пороки. Благодать Божия оставляет гордеца и предоставляет его действию темных сил, никак уже его не защищая и не покрывая. От гордыни проистекают подчас самые ужасные пороки, вплоть до блуда (хотя и блуд по сравнению с гордостью является меньшим злом). Господь попускает впасть человеку в подобную мерзость для того, чтобы он смирился. Если же гордец и не имеет таких очевидных для всех пороков, как блуд, пьянство, необузданная гневливость, то по той только причине, что диавол не искушает и не тревожит его этими страстями, дабы у человека не поколебались самомнение и гордость. Таким образом, как выражается преподобный Иоанн Лествичник, у иных людей «бесстрастие» основано на действии одной страсти, заменяющей все прочие. Действия же этой единственной страсти, гордости, человек не замечает. И несмотря на то что он всячески осуждает, уничижает, оскорбляет людей и в уме, и на словах, и на деле, то есть предается в действительности тяжким грехам и порокам, гордец мнит о себе, будто он совершенно справедлив, будто он достоин похвалы и уважения. Весь он преисполнен законного, как ему кажется, чувства собственного достоинства, и другие рядом с ним не имеют, по его мнению, никакого права претендовать даже на равное, тем паче большее, уважение.

Так думали о себе фарисеи. Господь обличал их, называя «гробами (то есть гробницами. — Игум. А.) украшенными» (см. Мф. 23, 27). Известно, что в древности иудеи для погребения усопших устраивали склепы. У людей богатых это были большие, иногда родовые, склепы, у бедных — малые. Для склепов использовали или вытесанные в скалах, или природные пещеры (Иудея — страна каменистая, а потому изобилует скалами, в которых бывает множество естественных углублений). Иногда нечто наподобие склепа выкладывали из камня. И гробницы эти снаружи старались украсить из почтения к усопшим. Внутри же склепов находились разлагавшиеся по естественному закону смерти человеческие тела. Подобное происходило и с фарисеями: снаружи они были украшены, подобно гробницам, а внутри царило тление.

Фарисеи, упоминаемые в Евангелии, гордость, надменность, презрение к ближним делали нормой своего поведения, поскольку имели ложное представление о духовности, святости, праведности. Часто и мы поддаемся такому настроению. В особенности когда исполняем внешние предписания теперь уже не Моисеева закона, а Православного Предания: регулярно ходим в храм, соблюдаем посты, воздерживаемся от сквернословия, винопития, блудных и других смертных грехов. Мы полагаем, будто этого уже достаточно для нашего спасения, и осуждаем, презираем тех, кто внешних предписаний не исполняет. Вместе с тем мы совершенно не замечаем в себе движения страстей и греховных помыслов, многократно в течение дня оскверняющих нашу душу (а если и замечаем, то не придаем им значения).

Господь изобразил в притче именно фарисея потому, что такие, как он, люди не только сами себя почитали праведниками, но и в глазах других людей выглядели такими. Простые, невежественные в теоретических духовных вопросах люди, которые сами зачастую были лучше этих фарисеев, все же смотрели на них с уважением, как на тех, кто знает закон и строго его придерживается. Вспомним апостола Петра. После чудесной ловли рыбы на море Тивериадском он сказал Спасителю: «Выйди от меня, Господи! Ибо я человек грешный» (см. Лк. 5, 8). Апостол Петр, будучи простым рыбаком, неграмотным, необразованным, невежественным в законе, уже только по одной этой причине почитал себя грешником, хотя в действительности был искренним и чистым человеком. Можно предположить, что было много и других простых людей, также почитавших себя ничтожными только потому, что они не знали подробностей закона и не могли применить их в своей жизни. Такие люди часто, видя себя недостойными, осуждают себя и, поскольку их не ослепляет гордость, замечают множество погрешностей в своем поведении и особенно в своей внутренней жизни, даже если они воздерживаются от тяжких грехов. И это естественно и правильно. Не нужно думать, что грешником можно назвать только того, кто прелюбодействует, вымогает деньги, не соблюдает постов и прочих внешних предписаний. Многие страсти мы в себе даже не замечаем. Когда в нас действуют плотская страсть, гнев, чревоугодие, тогда мы еще ощущаем уничижение, которое они нам приносят, осознаем себя людьми падшими. Но кто из нас настолько мудр, настолько внимателен к себе, чтобы сразу увидеть действие гордости, тщеславия? Часто мы замечаем, что согрешили гордостью, лишь по той причине, что обнаружились последствия греха. Например, мы чувствуем оставление благодати, чувствуем, что тяжко чем-то прегрешили и оскорбили Господа, осквернили совесть. Тогда мы начинаем искать, в чем же причина, и, исследуя свою совесть, видим: изначальная причина была в том, что мы поддались гордости. Непосредственно же в момент искушения мы совершенно этого не осознаем и считаем себя праведниками, подобно фарисею, говорившему: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь» (ст. 11).

Как часто мы поддаемся тщеславию, совершенно того не замечая! Мы ожидаем похвалы от людей и испытываем искреннее огорчение, когда лишаемся заслуженного, как нам кажется, одобрения. Это значит, что мы совершаем добро не бескорыстно, а ради человеческой похвалы. Страсти печали и уныния тоже воспринимаются нами как нечто совершенно само собой разумеющееся, справедливое, а отнюдь не как грех. Например, с нами случаются какие-либо неприятности: болеют наши родные или мы сами, у нас возникают материальные трудности и тому подобное. Как часто мы поддаемся ропоту, негодованию, иногда доходим до кощунства, говоря: «Господи, зачем Ты попускаешь такие скорби, за что это наказание?» При этом мы считаем, что наша реакция на произошедшее событие справедлива и естественна, что иначе и быть не может. Как часто мы поддаемся унынию из-за неудач и трудностей, стоящих на нашем пути, и также считаем свои рассуждения совершенно справедливыми, не осознавая греховности такого внутреннего состояния. А страсть сребролюбия? Разве мы не оправдываем ее тем, что якобы нуждаемся в материальном обеспечении и что имеющихся у нас средств недостаточно для того, чтобы жить так, как мы хотим, и исполнять свои естественные, по нашему мнению, желания. «А чем мы хуже других?» — говорят часто. Таким образом, ничего в себе не замечая, мы, тем не менее, почитаем себя людьми праведными лишь по той причине, что у нас нет самых грубых грехов.

Мы не чисты от блудных помыслов, у нас нет лишь блуда на деле. Мы не свободны от зависти, но всего лишь не грабим и не обижаем других людей. Но уже это одно мы считаем достаточным для того, чтобы превознестись над другими людьми. Таким образом, мы уподобляемся фарисею. Мы молимся Богу, оскверняя свою молитву горделивыми помыслами, но едва ли Бог нас слышит, ибо Дух Святой не содействует нам в таком молении, не возносит нашей просьбы к Богу, не соединяет нас с Ним. Попросту говоря, такая молитва не может быть услышана. И пусть даже человек произносит смиреннословную молитву, но если она сопровождается некими горделивыми мыслями, то он молится не Богу, а самому себе: себя обожествляет, перед собой преклоняется, сам себе возносит молитвы. Если такой человек чувствует духовное, как ему кажется, утешение, то это действие отнюдь не благодати, о которой он не имеет никакого представления, а тщеславия и гордости. Эти страсти, как мудро говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), возбуждают в человеке то или иное движение крови, и возникшие телесные ощущения он принимает за благодатное действие, поскольку не знает вкуса истинной благодати, то есть Божественного действия. И вот человек молится (молится фактически самому себе), утешается мнимой благодатью, а в действительности пребывает в прелести. Иногда впадает в прелесть самую грубую: представляет, что общается с Богом и удостаивается видений и откровений, воображает, что он какой-то особенный. На самом же деле гордость, как высокая непреодолимая стена, совершенно отделяет его от Бога.

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь». Мы представляем себе двух этих людей совершенно не так, как они могли выглядеть на самом деле. Нам представляется, что мытарь, как человек грешный, должен был иметь жалкий и убогий вид. А фарисей, как мнящий себя праведным, — вид величественный. В действительности же все могло быть совершенно иначе, и мы не должны судить о людях по их внешнему виду. Посмотрите, что говорит о себе фарисей: «Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, чтό приобретаю» (ст. 11–12). Мы видим, что фарисей не приобретал себе средств прибытком неправедным. Значит, он мог быть и человеком бедным. Мытарь же занимался сбором податей в пользу римского государства. Человек, занимавшийся таким промыслом, вполне мог быть весьма обеспеченным и богатым.

Итак, картина, которая рисуется перед нашими глазами (вот стоит в храме хорошо одетый, величающийся, надменный фарисей, а где-то рядом — убогий нищий мытарь), может совершенно перемениться. Мы увидим бедного, но гордящегося своей бедностью фарисея и богато одетого, но смиряющегося и кающегося мытаря. Значит, внешность и внешняя деятельность человека часто не соотносятся с его внутренним состоянием.

«Мытарь же, — говорит Евангелие, — стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (ст. 13). Храм иудейский состоял из святилища (разделенного на Святая Святых и Святое, куда могли входить только священнослужители в определенные моменты года) и нескольких дворов под открытым небом, где стояли и молились верующие. Естественно, что во время молитвы они поднимали глаза к небу, поскольку имели представление о том, что Бог живет на небесах, что Он пребывает везде, а не в каком-то определенном месте. И вот мытарь не смел глаз возвести на небо, но бил себя кулаком в грудь и говорил: «Боже, милостив буди мне грешнику» Его молитва была краткой, собранной. Он не перечислял никаких своих добрых дел, потому что считал, что не имеет их. С сознанием того, что он грешит, обижая людей, отнимая у них имущество и подвергая их скорбям (такое поведение и сейчас строго осуждается), мытарь бил себя в грудь и говорил: «Боже! Милостив буди мне грешному!» Он просил лишь одной милости и отнюдь не считал, что он кроме милости еще чего-то достоин. Он даже не смел сказать, в чем должна состоять эта милость, понимая, что Бог подаст ему то, что Сам захочет дать, а его просьбы не могут иметь дерзновения и он не может ни на что рассчитывать.

Представьте себе человека, от которого мы в чем-то зависим. Человек этот, находясь в добром настроении и испытывая к нам в данный момент расположение, раскрывает нам тайну своего характера: «Я хочу открыть тебе секрет. Когда тебе от меня что-то будет нужно, обратись ко мне следующим образом, и я не смогу воспротивиться и обязательно твою просьбу исполню, все тебе прощу, все тебе дам, потому что такой у меня характер». Конечно же, мы этим воспользуемся. Ведь и сами мы часто, подмечая в характере своего начальника некоторые черты, стараемся ими воспользоваться, чтобы получить просимое, касается ли то лично нас или нашей работы.

Подобное происходит и здесь. Господь Иисус Христос открывает нам некую тайну: «Если вы хотите получить от Меня прощение, подойдите ко Мне со смирением, и Я не смогу вам отказать. Я всегда вас помилую и прощу. Не говорите о своих добрых делах, ибо они ничего не значат. Но какими бы тяжкими ни были ваши грехи, смиритесь, всем сердцем осознайте себя грешниками, и Я не смогу вас не простить». Но мы, несмотря на то что многократно перечитываем Евангелие и знаем этот «секрет», тем не менее им не пользуемся, пренебрегаем им. И не приобретаем того самого необходимого, самого важного душевного настроения, которое должно перейти в наше постоянное состояние и стать направлением нашей духовной жизни. Таким образом, мы остаемся без всякой душевной пользы и не получаем того единственного, что всем нам необходимо, — прощения грехов. Но вновь и вновь поддаемся фарисейской гордости, вновь и вновь кичимся самыми ничтожными своими делами, вновь и вновь забываем о том, что мы грешники. Едва исправившись после того или иного нравственного проступка, едва избавившись от какого-то порока, мы тут же начинаем всех осуждать, забывая, что еще вчера были точно такими же. (Об этом говорит преподобный авва Дорофей.) Нет в нас того покаяния, которое единственно необходимо для нашего спасения.

Проходят дни за днями, проходят годы, жизнь проносится стремительно. Мы знаем, что время движется только в одну сторону и что вернуть утраченное невозможно. Однако же мы не перестаем пренебрегать покаянием и не стремимся стяжать это самое важное духовное ощущение, не стремимся в сердце своем познать, что мы грешные. Да, умом мы все понимаем. Едва ли есть такой безумный человек, который будет говорить о себе, что он святой, разве что впавший в сатанинскую гордость и находящийся в состоянии бесовской прелести. Умом каждый из нас осознает, что он грешный, но сердце наше не принимает этого умственного понимания. Сердце наше кичится, и, когда мы подвергаемся каким-то уничижениям, обнаруживается наша гордость, которая проявляется в гневе, негодовании, уверенности, что мы не заслужили этих уничижений. До тех пор пока человек не почувствует чего-то сердцем, он не убедится в том до конца. Поэтому если бы мы действительно в сердце своем осознали себя грешниками, почувствовали это всем своим существом, тогда и мы так же искренне, как этот мытарь, со смирением опустили бы глаза долу, внутренне взывали к Богу и вопили Ему словами молитвы евангельского мытаря или аналогичной ей молитвы Иисусовой. Мы непрестанно просили бы о помиловании, ударяя себя в грудь, — иногда в буквальном смысле, а иногда мысленно, вызывая сердечное сокрушение постоянным биением себя в грудь и сердце молитвой Иисусовой. Тогда появились бы у нас и слезы покаяния, и печальные вздохи, и смирение перед всевозможными уничижениями, и мы перестали бы осуждать других людей. Тогда мы думали бы обо всех людях, что они лучше нас, и не смели бы ни в ком заметить никакого недостатка. И все фарисейское самомнение удалилось бы от нас, как дым рассеивается от дуновения сильного свежего ветра.

Господь Иисус Христос заканчивает притчу так: «Сказываю вам, что сей (мытарь. — Игум. А.) пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (ст. 14). Здесь говорится о праведности. Но не сам человек должен себя оправдывать, стремясь в своих глазах или в глазах людей выглядеть праведником. Оправдывает человека, то есть очищает его от грехов, Бог. Ибо тогда Божественная правда проникает в нашу душу, уничтожает нашу греховность, нашу виновность. И только такие люди могут считаться подлинно праведными, подлинно оправданными. Праведник не тот, кто делает добрые дела, а тот, кто, будучи грешником, оправдан Богом. Потому молитва в христианском Предании приобретает первостепенное значение. Посредством ее мы упрашиваем Бога о прощении и получаем его, мы спасаемся именно через покаяние, хотя бы и делали какие-то добрые дела.

«Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет…» Если мы сами себя станем возвышать, будем представлять, что мы что-то значим, станем стремиться к самоутверждению, то Господь нас унизит: благодать Божия нас покинет и бесчисленные страсти ворвутся в нашу душу, как разбойники в неохраняемый дом, разграбят и унесут из нее все, что в ней было, возможно, и доброго. Оставят нас нищими, унылыми, отчаянными и бессильными. Если же мы будем смирять себя перед Богом или, как сказано в русском переводе Евангелия, унижать, тогда, вопреки всякой логике, сподобимся того, что возвысимся пред Богом. Возвысимся не в том смысле, что в нас появится некая гордость и мы утвердимся в высоком о себе мнении, а в том, что ум наш возвысится к Богу и соединится с Ним. И Божественное оправдание, то есть очищающая Божественная благодать, будет непрестанно проникать в нашу душу, поддерживая ее в состоянии праведности. Без общения же с Богом, без непрестанной Его помощи человек ничего доброго сделать не может, как сказал Господь Иисус Христос: «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15, 5). Итак, осознаем это, будем смиряться, уничижать себя, надеясь вместе с тем на милость Божию.

Когда мы каемся, очень важно не поддаться унынию. Должно быть покаяние, то есть глубочайшее осознание своих грехов, но должна быть и надежда на милость Божию, что ясно выражено в молитве мытаря, оставленной нам Спасителем как учение о правильном душевном состоянии: «Боже, милостив буди мне грешному». — «Да, я грешник, но Ты будь милостив». И вот, всем сердцем надеясь на милость Божию и почитая себя грешниками (хотя бы мы и совершили много добрых дел), мы сподобимся милости, благодати Божией, приобретем то главное, что необходимо для нашего спасения, — истинное покаяние, а вместе с ним и прощение наших грехов, и надежду на спасение в вечности.

16 февраля 2003 года