Все православные христиане знают, что молитва необходима. Но бывает, люди считают, что достаточно помолиться утром и вечером, вычитать перед причащением положенные каноны — и этим они уже исполнили свой молитвенный долг. Они часто не понимают, что ценность молитвы, как говорит святитель Игнатий, состоит во внимании, и свои маленькие правила читают очень рассеянно, иногда до такой степени, что даже сами не слышат того, что читают. Святитель Иоанн Златоуст на этот счет сказал: «Как Бог может слышать твою молитву, когда ты сам ее не слышишь?»

Поэтому святитель Игнатий говорит, что Иисусова молитва — это школа молитвы. Если человек не может внимательно произнести восемь слов Иисусовой молитвы, то, конечно же, он не сможет внимательно прочитать пространные молитвословия утреннего или вечернего правила, псалмы или каноны.

Иные, имея большую, но часто неразумную ревность, читают огромные правила, добавляют к своему правилу акафисты, каноны; кто-то читает несколько кафизм, иногда даже много кафизм каждый день, и думает, что от одного количества уже преуспевает. Но если у нас нет внимания, то это уже не молитва: Бог внимает уму. Иногда подобный подход применяют по отношению к молитве Иисусовой: думают, что большое четочное правило принесет пользу само по себе. Мол, если я буду прочитывать десять четок или больше, то, как бы я их ни прочитал, за одно это ежедневное аккуратное исполнение правила я уже получу благодать.

К чему я это говорю? К тому, что нужно ревновать не просто о молитве, или аккуратном выполнении правила, или даже о непрестанной молитве Иисусовой, а прежде всего о внимании. Не примиряться с тем, что у нас это почему-либо не получается. Не примиряться с тем, что нам мешают разные обстоятельства, скажем работа, невозможность уединяться или даже наш собственный характер: допустим, мы болтливые или раздражительные, и уже примирились с этим, как бы крест на себе поставили. Можно привести много разных и самых уважительных причин того, что у нас нет при молитве внимания, но все они не имеют значения.

Как бы голодный человек ни убеждал себя в том, что он не может поесть по какой-нибудь серьезной причине, голод от этого не пройдет. Чем дальше, тем больше он будет чувствоваться. И пусть человек приводит себе в утешение самые умные аргументы, но пока он не утолит свой голод, никакие доводы помочь ему не смогут. То же самое в отношении душевного голода. Пока мы свою душу не начнем насыщать Божественной благодатью, она не сможет успокоиться. Если мы не наполним ее благодатью, то она будет искать пищи в греховных помыслах и вообще греховных занятиях и развлечениях. Но такая пища не насыщает. Блудный сын из евангельской притчи мечтал насытить свое чрево рожцами, пищей свиней, — и не мог, как толкуют это святые отцы, потому, что грехом душу насытить невозможно. Душа насыщается только благодатью.

Значит, мы должны ревновать о внимании. И если мы тщательно, изо всех сил будем понуждать себя к вниманию при всякой молитве и, в особенности, при молитве Иисусовой, то с усилением внимания будет постепенно появляться и покаяние, и страх Божий, и память смерти. И это естественно: от внимательной молитвы усугубляется вера, человек иногда даже чувствует присутствие Божие, а тот, кто явно ощущает в своем сердце присутствие Божие, не может не испытывать страха Божия, не может не помнить о вечности и, конечно же, о смерти — как о двери, ведущей в жизнь вечную.

Когда мы говорим о внимании, то имеем в виду не только умственное напряжение, которое нужно для любой сосредоточенной деятельности: и для того чтобы внимательно читать какую-то книгу, и для того чтобы внимательно слушать, и для того чтобы внимательно молиться. Внимание в молитве зависит не только от умственного напряжения, и неопытному, новоначальному христианину это напряжение не всегда приносит пользу. У каждого своя степень внимания, каждый может сосредоточиться лишь в той мере, в какой он преуспел. Это очень важный момент, который многие не учитывают. Один человек, имея неразумную ревность, пожелал сразу так внимательно молиться, чтобы не принимать ни одного помысла, — и через пять минут после начала молитвы почувствовал сильнейшую головную боль, потому что напрягся изо всех сил. Внимание в молитве зависит не только от твоего собственного напряжения, но прежде всего от благодати Божией, уже, так сказать, тебе усвоившейся, и от навыка. Если человек не имеет ни того, ни другого, то напрасны его труды.

В «Отечнике» приводится такая история. К старцу пришел некий неопытный монах и сказал: «Отец, во время молитвы меня борет множество помыслов». Тот ему посоветовал: «Пойди на гору, распростри полы своей рясы и попробуй удержать ветер». Монах возразил: «Это невозможно». Тогда старец ему ответил: «Так и новоначальному невозможно удержать свои помыслы». Это нужно иметь в виду: во всем нужна постепенность.

Мы должны знать, что ожидает человека, только приступившего к Иисусовой молитве: прежде всего его ожидают суетные помыслы, а иногда — и явно греховные. И он должен быть к этому готов. Он должен быть готов к борьбе, а некоторые, испытав такое необыкновенное нашествие помыслов, начинают смущаться, удивляться, роптать: мол, когда они раньше читали псалтирь, акафисты или каноны, то у них ничего подобного не было, а теперь такая вот буря помыслов. На самом деле эти помыслы, скорее всего, были и прежде, просто люди их не замечали. Надо избегать крайностей: с одной стороны, беспечности, с другой ― смущения и уныния, держаться середины. А посередине находится мужество — добродетель, которую святые отцы считают одной из главных. Если ты не будешь мужественным, то хотя бы ты был семи пядей во лбу, ты не избежишь преткновений и падений. И пока в тебе это мужество не выработается, тебе будет очень тяжело. Поэтому лучше сразу набираться терпения, твердости и вести себя как положено.

Итак, внимание для новоначального состоит в том, чтобы отбрасывать греховные помыслы, отвергать их. Для многих это кажется странным: как можно отвергать помыслы? Конечно же, не так, как мы отталкиваем от себя какого-нибудь человека. Отвергать помыслы — это значит не вступать с ними в собеседование, так сказать, не мыслить этими мыслями.

Допустим, при молитве в нашем уме возникает какая-нибудь мысль. Неважно, откуда она пришла: или она, как нам кажется, возникла из нашего естества, или от каких-нибудь мирских впечатлений, или она принесена демонами, — важно то, что мы не должны ее рассматривать, не должны ее развивать. Эта мысль может появиться в виде фразы или какого-нибудь образа и присутствовать в уме как нечто постороннее, существующее помимо молитвы. И мы должны отвращать ум от этого мысленного предмета и обращать его к другому предмету — молитве. Как замечательно выразился один подвижник, вместо любой мысли мы должны произносить молитву.

В нас непрестанно рождаются всевозможные мысли. Это естественно, потому что наш дух бессмертен, и он всегда производит свойственную ему деятельность, но деятельность эта может быть какой угодно. Святые отцы сравнивают наш ум с мельницей, которая не останавливается ни на мгновение: засыплешь в нее пшеницу — будет молоть пшеницу, засыплешь сорную траву — будет молоть траву. Поэтому мы должны вместо всякой мысли, естественно в нас возникающей, произносить молитву, вытеснять ею вообще все мысли. Наша цель — достигнуть того, чтобы наш ум двигался только в молитве, только молитвой. Конечно, это значило бы стремиться к высочайшему, необыкновенному идеалу, труднодостижимому. Понятно, не многие его достигнут, тем не менее к нему нужно идти. Если мы хотя бы несколько продвинемся в этом направлении, то это уже будет очень много. Пусть мы не придем к этой цели в земной жизни, но движение, которое мы совершаем сейчас, продолжится в будущей жизни, и в вечности мы приобретем это сокровище. Если же мы сейчас начнем малодушествовать и свернем с этого пути, то и в будущей жизни не обретем познания Бога.

И не нужно думать, что такое состояние для обыкновенного человека невозможно. Бог раздает Свои дары, как Он Сам хочет. Он может и простому, самому заурядному, незаметному мирянину дать такую благодать, какой и иной отшельник не имеет, если только увидит в этом заурядном человеке готовность принять эту благодать, увидит в нем смирение, простоту и прочие добродетели, но в особенности смирение.

Чтобы отвергать помыслы, нужно их узнавать. Если мы не узнаём греховных помыслов, то как мы поймем, что отвергнуть и что усвоить? Притом нужно осознавать: иное дело помыслы во время молитвы — здесь, пожалуй, нужно отвергать всё, и иное дело помыслы во время наших обычных занятий. Если я, готовя борщ, думаю о том, как его хорошо сварить, то это не значит, что я отвлекаюсь на суетные помыслы, ведь и святые отцы, как говорит прп. Нил Сорский, имели разумные попечения о своих обычных делах. А если я варю борщ и одновременно углубляюсь в молитву, то, пожалуй, у меня все выкипит. То есть вполне понятно, что когда мы во время обычных наших занятий заботимся о том, чтобы хорошо что-то сделать, и отвлекаемся таким образом от молитвы, то в этом греха никакого нет. А вот когда мы мысленно отвлекаемся на житейские заботы во время, специально отведенное на молитву, то это уже бесовское искушение. Во время правила нужно все отвергать.

Как происходит в нашей душе соединение ума с греховным помыслом и как ему нужно противиться? Святые отцы говорят, что лучше всего отвергать мысль в самом начале, когда она только возникает. Если в нашем уме только начал изображаться тот или иной помысел, когда мы еще не вступили с ним в собеседование, не стали еще его рассматривать, то в это время нам проще его отбросить. Если же ум вступит в различные степени соединения с этим помыслом, тут уже будет труднее. И иногда очень трудно, чрезвычайно трудно. Как происходит борьба с помыслом, как его отвергать? Мы должны стараться свой отвратить ум от этого помысла, не рассматривать его — и углубляться умом в молитву.

Любая мысль, греховная, добрая или, если такие бывают, нейтральная, питается нашим вниманием. От внимания она, как растение, пышно расцветает. И когда мы отнимаем у нее внимание, то это все равно, что отнять у растения почву, отнять влагу, оживляющую его. От одного этого мысль постепенно засыхает. Вы, наверное, замечали, что иногда человек, задумавшись о чем-нибудь, полностью отрешается от всего вокруг. Вот он стоит или сидит рядом, но взгляд у него стеклянный, он ничего не видит и не слышит. Так бывает, когда человек думает даже об обыкновенных, житейских предметах. Вот до какой степени внимание делает человека, так сказать, независимым от того, что его окружает. Мы же должны стремиться к этому сознательно, углубляться в молитву.

Надо заметить, что между «глубокой задумчивостью» и сосредоточением в молитве большая разница. Когда приятель рассказывает тебе о чем-то житейском, а ты в это время задумаешься о том, что тебя больше волнует, но тоже житейском, и перестаешь слышать то, что тебе говорят, то в этом случае никакой мысленной борьбы не происходит. Бесу все равно: будешь ли ты слушать пустой разговор или вращать в уме собственные пустые мысли. А когда ты пытаешься молиться, то диавол старается всеми способами отвлечь твой ум от молитвы, как бы некоторым магнитом притягивает его к себе, чтобы ты отреагировал на тот или иной мысленный соблазн. И если бы мы пытались без молитвы отвлечь ум даже на самое прекрасное, возвышенное и именно духовное, а не пустое размышление, то этого было бы мало, потому что диавол сильнее нашего ума. Диавол есть дух, и дух могущественный. Человеческая душа также дух, но по сравнению с диаволом и демонами она слаба и немощна, и ей нужна посторонняя помощь. Какая? Конечно же, Божественная. Поэтому мы, с одной стороны, должны свой ум отвращать от помысла, с другой — углублять его в молитву. Не просто потому, что это другой предмет для размышления, а потому, что в молитве мы просим помощи у Бога.

Некоторые отцы говорят, что нужно молиться против помыслов, когда они нас одолевают. Надо понимать, что это образное выражение: мы не можем молиться «за» и молиться «против». Молиться против помысла значит молиться Господу о том, чтобы Он избавил нас от этого помысла, очистил от него наш ум. Допустим, у меня помысел осуждения. Я противлюсь ему, не хочу рассматривать в своем уме того или иного человека и осуждать его. Поэтому, во-первых, я должен отвратить свой ум от этого осуждения, иногда чрезвычайно соблазнительного, то есть убедительного: тут, мол, нельзя не осудить. Во-вторых, должен стараться на эту тему вовсе не думать и, лишая греховный помысел внимания, одновременно углубляться умом в молитву, причем не только углубляться, но молиться именно с той целью, тем настроением, чтобы Господь избавил меня от этого помысла.

Иногда при нашествии помыслов достаточно просто молиться, не обращая на них внимания, и они сами отходят. Иногда же обаяние греховного помысла бывает настолько сильным, что мы тянемся за ним, как загипнотизированные кролики в пасть удава, — некая таинственная сила влечет нас против нашей воли. И если мы при этом будем усиленно молиться, но не отвратим внимания от греховного помысла, может произойти вот что: поскольку страсть в нас действует более сильно, чем благодать, то постепенно наше внимание все больше будет переходить от молитвы к помыслу и в конце концов перейдет к нему полностью, так что мы или вовсе оставим молитву, или будем повторять ее формально, без всякого чувства и поддадимся греху так, что, может, и на деле его совершим.

Итак, нужно не только молиться изо всех сил, но и противиться помыслу, то есть отвращать от него свое внимание. А тут все искусство состоит в том, чтобы не видеть того, что очевидно. Пример этому я вам приводил из жизни: сильно задумавшийся человек не видит, что происходит. Вы, наверное, сами иногда испытывали такое состояние. Значит, это возможно: не видеть очевидного, не верить самому вероятному, самому реальному. А бес все представляет именно как нечто очевидное: как будто в этом случае нельзя не осуждать, нельзя не испытывать вожделения, нельзя не сердиться — иначе говоря, нельзя не грешить. В этой диавольской хитрости и состоит сила соблазна. Мы же должны эту бесовскую «очевидность» отвергнуть и вести себя с точки зрения здравого смысла безумно. То, что мы видим своими глазами, слышим своими ушами или знаем из своего жизненного опыта, мы должны отвергнуть — и обратиться с молитвой к невидимому Богу. Тут нужны мужество и вера.

Но даже если мы в какой-то степени приняли помысел, начали с ним собеседовать, то это не значит, что остается только плыть по течению. Ни в каком самом страшном, самом отчаянном состоянии нельзя, как выражаются моряки, сушить весла, а нужно оборвать этот мысленный поток, вновь начать изо всех сил понуждать себя к молитве, и Господь может совершить чудо.

Редко кому из новоначальных удается сразу отвергнуть греховный помысел. Почти никому. Поэтому нужно заранее настроиться на то, что придется терпеть от демонов более или менее частые, более или менее сильные поражения. Поражение в борьбе — это еще не окончательная капитуляция. Если ты все-таки отбросил греховный помысел, пусть с большей или меньшей потерей, даже с большим или меньшим осквернением ума, все равно ты в конечном счете вышел победителем. Из каждого такого, пусть и не совсем удачного сражения человек выносит некоторый опыт и все больше и больше учится вниманию. В конце концов он, может быть, с Божией помощью научится отвергать бесовские прилоги сразу — а такое поведение в борьбе самое мудрое.

Преподобный Нил Сорский вслед за святыми отцами различает несколько степеней принятия помыслов. Вначале появляется прилог, когда в твоем уме только изображается греховная мысль, ты еще не вступил с ней ни в какое собеседование и не поддался никакому страстному движению. Это еще безгрешно, и лучше всего отвергнуть помысел на данной стадии. Далее идет сочетание, когда человек начинает рассуждать о помысле; это еще не является грехом, но уже опасно. На этой стадии еще можно поспорить с помыслом, попытаться самого себя переубедить. Переубедить не беса — его не убедишь, чтобы он стал хорошим, пожалел тебя и не искушал, — а себя, но все-таки это не очень разумное поведение, которое чаще всего приносит неудачу. Когда греховные помыслы не очень сильны, мы можем самих себя переубедить, но, когда брань сильна, это невозможно, и именно по той причине, что беса не переубедишь.

Сила греховного помысла, кроме его «очевидности», в его своеобразном обаянии. Сам помысел может быть абсурдным и диким, но, поскольку он перекликается с нашей внутренней страстью, нам бывает чрезвычайно трудно с ним бороться. Поэтому рассуждение тогда только приносит пользу, когда мы воспоминанием того или иного святоотеческого совета или евангельской заповеди приводим себя в чувство и тут же начинаем молиться. А просто мысленный спор, без молитвы, чаще всего приводит к поражению.

Однако нередко бывает так, что человек, вместо того чтобы спорить с бесовским внушением, начинает с ним соглашаться. И тогда от стадии сочетания он переходит к следующей — сосложению. Ум уже до некоторой степени соединился, согласился с помыслом. После этого бывает страсть: человек полностью увлекся грехом и думает, как бы его совершить. Если он и здесь не противится, не прекращает, не обрывает это наваждение, то за этим следует уже грех на деле.

Итак, главным средством в борьбе с греховными помыслами является именно молитва Иисусова, все остальные средства – вспомогательные. И всеми этими вспомогательными, внешними добродетелями мы подготавливаем себя к добродетели самой главной, сугубо внутренней — молитве, которая является главной добродетелью всех христиан. И если человек будет понуждать себя к внимательной Иисусовой молитве, то в ней он обретет полноту Божественной благодати.