Послушайте, как звучит любовь. О музыке души святого Евгения Боткина

Большое счастье для нас, что мы можем читать письма святых. Читая письмо дорогого друга, словно видишь его перед собой, говоришь с ним, слышишь его голос, хотя в этот момент он, может быть, находится очень далеко. Нашей обителью недавно изданы письма святого страстотерпца Евгения Боткина. Святые через свои письма наставляют нас, советуют, утешают, как добрые друзья. Так и когда мы читаем письма святого Евгения, он изливает на нас всё тепло своей души, всю любовь, которую носил в сердце.

Его письма, опубликованные в книге «Музыка души», охватывают период с 1878-го по 1918 год: первые из них написаны Евгением в тринадцать лет, последние ― в пятьдесят три года, незадолго до мученической кончины. Вся жизнь святого с детства и до последних месяцев запечатлелась в письмах подробно и полно. И как бы ни были различны по содержанию письма ребенка, юноши и взрослого ― во всех них сквозит великая любовь к человеку, которой святой Евгений был одарен с детства и которую преумножил в своем сердце в течение жизни. Послушаем же, как звучит эта музыка его души…

Как сделать любимых людей счастливыми
(18-летний Евгений пишет двоюродной сестре Вере)

Ты пишешь, что «для счастья Нюни или Нади пожертвовала бы своим». Но ведь счастье не есть вещь, которую можно бы за известную плату купить… Для счастья каждого человека, его достойного, должны быть счастливы все ему дорогие, счастье которых, в свою очередь, зависит еще от других и так далее. Итак, один человек не может дать другому полное счастье, но он может ему способствовать. Пусть он не ждет для этого каких-нибудь из ряда вон выходящих случаев: живя с человеком, которого он желает видеть счастливым, он может на каждом шагу разными мелкими доказательствами привязанности, маловажными уступками облегчать ему жизнь, устраняя устранимые препятствия к его спокойствию. Поверь, что уж и этого много, тем более что это и совсем не так легко, как может показаться.

Человек, какой бы он ни был, встречает столько крупных затруднений, преград, огорчений на жизненном своем пути, что подчас гибнет, столкнувшись с ними. Но я уверен, что, если бы силы его не были в то же время подорваны, нервы раздражены и натянуты разными мелкими невзгодами, едва заметными уколами ближних — всем тем, что часто сходит под общим названием «обстоятельств», если б он мог, встретившись с бедой, всеми силами, не разбиваясь по мелочам, устремиться к ее удалению или по крайней мере ослаблению с не подточенной энергией и бодрым духом — он бы гораздо чаще выходил победителем из борьбы за существование и скорее бы и лучше поправился после неизбежных, но не совершенно гибельных поражений.

Не надо думать, что все мелкое мелким и останется: и блоха при рождении своем бывает еще меньше, чем когда она пускается в погоню за живыми существами, или, например, жало осы производит очень маленький укол, а ужаленная часть тела раздувается от него на большое расстояние. Так некоторые мелочи, которым не придают никакого значения, накопляясь, образуют целую груду неприятностей или, направленные все в одно и то же (больное) место, изъязвляют рану до серьезности. Римляне говорили: «Gútta cavát lapidém non ví sed sáepe cadéndo»: «Капля (воды) долбит камень не силою, но постоянством падения». Ils avaient raison, les vieux, va! (А ведь правы были старики!)

«Бесконечное счастье переживаем мы вместе»
(Евгений пишет дяде и крестному отцу П. П. Боткину и тете Н. К. Боткиной через год после своей женитьбы)

Милые, дорогие тетя Надя и дядя Петя! Все собирался к вам повидать вас всех, расцеловать и поболтать, а как вернулись от вас братья, прямо из ваших любящих, родственных объятий, нас еще больше потянуло к вам. Между тем Ольга все еще недостаточно окрепла, все еще настолько утомляется непривычной петербургской толчеей, что везти ее теперь в Москву я — как врач — никак не могу решиться. Тогда что ж? Поехать одному? Так я и думал и храбро собирался к отъезду. Но, по мере приближения срока его, я задумался. Я вспомнил, что ни разу еще с тех пор, как мы с Ольгой составили одно целое, ни разу мы еще с ней не расставались даже на целых 12 часов; я представил себе, как одиноко ей будет в течение целых двух-трех суток моего отсутствия, которое даст мне лишь несколько часов мимолетного свидания с вами, а громадной частью своей пойдет на дорогу. Сколько грустных и мрачных часов проведет она взамен часов того бесконечного счастья, какое переживаем мы вместе в нашей общей дружной жизни за чтением, писанием, игрой или простой беседой?! «И за что, — подумал я, — отниму я все это от нее, когда мне самому такое наслаждение ей все это доставлять и с ней этим делиться. А жизнь человеческая так коротка!» «Нет, — решил я, — один я не поеду».

Ольга, однако, уговаривает меня ехать. Конечно, многие этому не поверят, но вы, я знаю, любите меня и, значит, поверите мне. Дядя Петя вспомнит, как неохотно уезжал он сам от тети Нади, хотя около нее почти всегда оставался кто-нибудь из дочерей, а тетя Надя своими чутким, любящим сердцем почувствует и поймет, что не должен я, одного удовольствия ради, покидать жену свою. Вы поймете это, дорогие, и не осудите меня за то, что я откладываю свою поездку к вам. Но придет же время, когда можно будет и Ольге ехать, и тогда наша совместная поездка доставит гораздо больше удовольствия и нам и вам. Без Ольги я только полчеловека. Итак, целуем вас и обнимаем, милые тетя Надя и дядя Петя, опять только мысленно, но это пока — пока мы не можем от всего сердца обнять вас лично. Будьте здоровы, дорогие, и веселы, поцелуйте от нас сестер и всех родных. От души радуемся вашей радости на прелестных внучек!

Ваш Евген.

«Чистота души – частица Бога»
(Евгений Сергеевич пишет сыну Юрию, 1909 год)

Дорогой мой, милый, золотой, ласковый Юраша, наконец-то добрался я до радости побеседовать с тобой, моим ненаглядным. От души горячо поздравляю тебя с именинами и желаю тебе, моему хорошему, сохранить свою добрую, любящую душу через всю твою жизнь, как бы долга она ни была и сколько бы, не дай Бог, она ни принесла тебе огорчений и разочарований. Без них, конечно, не прожить и, если у тебя все будет великолепно, а у соседа — худо, ты все же будешь огорчаться. Но чем больше я живу и вижу, тем более убеждаюсь, что самое ценное на земле — это душа человеческая. Своя душа ценна потому, что только ясность ее, которая называется чистотою совести, дает силы мужественно переносить все тяжелое, с чем сопряжено иногда исполнение своего долга, потому что чистота ее есть та частица Бога, которая вложена в каждого человека и которая дает возможность чувствовать Его, веровать в Него и утешаться молитвой к Нему. Душа чужая драгоценна потому, что, если она добра и чиста, она звучит так дивно, так чудно, как никакая самая великолепная музыка.

«Я должен только благодарить Бога за свою болезнь»
(Е. С. Боткин пишет сыновьям Дмитрию и Юрию с императорской яхты «Штандарт», 1911 год)

Милые мои, золотые, драгоценные мои мальчики, не удивляйтесь, если найдете мой почерк немного необычным: я пишу, хотя и на столе, но лежа рядом на диване, обращенном теперь и днем и ночью в кровать, с той только разницей, что ночью я лежу ногами к полупортику, а днем головой.

Как вы, может быть, уже знаете от Тани и Глеба, я немного прихворнул, но хирургической болезнью. 5 сент. в Киеве, проводив бывшего у меня в гостях Орловского и спеша к гофмаршальскому обеду, я задел носком левого сапога за плохо прибитый и местами уже подгрызанный линолеум. Этот линолеум дал мне, так сказать, «подножку», и я, пролетев аршина 1½, с большой силой упал — и на одно только левое колено. Несмотря на сильную боль, я тотчас вскочил и, прихрамывая, пошел наверх.

Одного я боялся страшно — не быть в состоянии ходить на другой день, день нашего отъезда. На другое утро, к счастью, хотя у меня была большая опухоль на колене и порядочный синяк, боль была меньше, и я всю дорогу мог довольно свободно ходить. Но на другой день опухоль на колене стала быстро воспаляться с готовностью перейти в нагноение. С тех пор, попав в добрые заботливые руки д-ра Смирнова, я лежу. Таким образом, первый день моего лежания был 10 сентября — день приезда Тани и Глеба. Через министра двора я испросил для них Высочайшее разрешение навестить меня в моей каюте, и им было разрешено бывать у меня каждый день.

Опасность нагноения и, следовательно, операции для меня миновала, мне гораздо лучше, и я снова должен только благодарить Бога за свою болезнь: она не только доставила мне радость принять наших дорогих маленьких в моей милой каюте, не только приносит им радость навещать меня здесь, где им так нравится, но дала им необычайное счастье быть обласканными всеми Великими княжнами, Наследником цесаревичем и даже Их Величествами. Я также истинно счастлив, и не только этим, но и безграничной добротой Их Величеств. Чтоб успокоить меня, Императрица каждый день приходит ко мне, чтобы я послушал ее, а вчера был и сам Государь! Я не в силах передать вам, до какой степени я был тронут и счастлив! Своей добротой они сделали меня рабом Своим до конца дней моих… Теперь утешьте и вы меня, мои ненаглядные, не грустите, работайте и учитесь, как и папуля ваш это делал в ваше время. Напишите, кто вас спрашивал, какие отметки получаете, не очень ли трудно Мимуле? Спасибо доброму Юраше за письмо, сегодня мною полученное. Крепко-крепко, нежно-нежно, долго-долго вас целуем, наши драгоценненькие.

Весь ваш папуля, Таня (ах, если бы вы были тут), Глеб.

Как выплыть из пучины житейского моря
(из письма сыну Юрию от 14 февраля 1918 года)

Земная жизнь всегда пучина, в которой люди барахтаются, как кто может: одни плывут себе, не обращая никакого внимания на других, стараясь только выгрести самим; другие, не умея плавать, в страхе и ужасе судорожно хватают за руку или за ногу кого попало и часто, думая другим спастись, его же топят; третьим, умело оценившим силу другого, действительно удается, ухватившись за край его полы, выплыть на поверхность; четвертые совершенно сознательно, видя около себя другого пловца, скрыто или явно стараются дать ему тумака, чтобы пустить его ко дну, считая (часто совершенно несправедливо, но не желая разбираться в этом), что без него им будет свободнее и они могут догрести до цели; пятые же, наконец, плывут и смотрят, не нужно ли кому помочь, нельзя ли кому-нибудь руку протянуть, и протягивают руку, и Бог помогает им не только выплыть, но и других вытащить… Собственно говоря, все люди и всегда должны бы быть этими «пятыми», но обыкновенно их, к сожалению, не так много, хотя, по-моему, больше, чем может казаться на первый взгляд. В настоящем же нашем Российском взбаламученном море, в истинном потоке преобладают, мне кажется, категории «четвертых», преимущественно по безумию, и «первых», часто прямо по необходимости. А между тем «пятые» необходимее теперь, чем когда-либо. И если в обыкновенной жизненной пучине совершенно инстинктивно протянутая рука помощи является иногда якорем спасения, то в настоящем потоке она может быть им в огромном большинстве случаев.

Претерпевший до конца
(Из письма брату Александру – последнего письма св. Евгения Боткина, начатого 9 июля и так и не дописанного 16 июля 1918 года)

Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, — по крайней мере, отсюда, — хотя эта оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать, — мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование. В сущности, я умер, — умер для своих детей, для друзей, для дела... Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен, — как хочешь: последствия почти тождественны. <…> …У детей моих может быть еще надежда, что мы с ними еще свидимся когда-нибудь и в этой жизни… но я лично этой надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза. <…>

Ты видишь, дорогой мой, что я духом бодр, несмотря на испытанные страдания, которые я тебе только что описал, и бодр настолько, что приготовился выносить их в течение целых долгих лет... Меня поддерживает убеждение, что „претерпевший до конца, тот и спасется“.

Заказать книгу «Музыка души» можно на сайте knigipochtoi.ru.